Ехала в Киев толпа студентов. Ящик водки, девять...
Ехала в Киев толпа студентов. Ящик водки, девять литров самогона, почти весь купейный вагон забит своими мальчишками и девчонками. И тут – оба-на – когда уже треть запасов была прикончена, в одном-единственном купе, не занятом своими, едет негр! Полупьяные здоровые пацаны, не слишком церемонясь, подкатили к нему, не удосужившись даже познакомиться выдали:
- Негр? – Пей!
И подносят стакан самогона.
Тот, что-то вроде:
- Я не пить, ноу, спасыбоу…
А наши:
- Пей!
И самый здоровый из присутствующих насильно вливает стаканчик самогоночки в фиолетовые уста товарища по разуму. Тот закашлялся и, перехватывая дыхание, стал кричать:
- Сывалат… сывалат…
- Ах ты, сволочь, шоколадом закусываешь! Вливай ему вторую!
Но здоровяк пощадил черненького и дал ему закусить, в смысле опять-таки насильно впихнул в уста бутерброд черный хлеб с салом, не сильно вдаваясь в особенности вероисповедания гостя.
Негр встрепенулся, выпитая водочка стала согревать нутро.
Так и началось интернациональное застолье.
Тем, что пришелец называл "сывалат", оказался сервелат, который в достаточном количестве хранился в дорожном дипломатике сына Африки.
Максимка пил со всеми, старался не отставать, всех угощал "сывалатом", наминал наше сало. В конце, когда он уже из лилового превращался в серого, обнимался со всеми, пил на брудершафт и орал песни, не понятно: то ли наши, то ли свои.
Но закончилось все не совсем весело.
На каком-то полустанке, под Белой Церковью, на которой поезд стоит две минуты, случайно негр вышел и ушел, в темноту, в никуда.
Проводница только собрала его вещи и понесла начальнику поезда.
Что подумали жители цветущего украинского села, обнаружив осенним холодным утром в окрестностях пьяного негра в одной рубашке, к сожалению не известно.