Никогда я не испытывал такого ужаса - ни до, ни...
Никогда я не испытывал такого ужаса - ни до, ни после…
Я проходил в то время срочную службу в Восточной Германии, и из нашего полка пропал солдат. Вообще-то дезертирство из Советской Армии было тогда не массовым, но достаточно распространенным явлением, и особой трагедии из этого никто не делал. Иное дело – дезертирство в ГДР, где под носом находилась Западная Германия… Большая политика, блин! Поэтому при переходе границы восточногерманские пограничники бегунков просто отстреливали, согласно приказу. Впрочем, это всем известно по истории Берлинской стены. Не найдя пропавшего солдата в гарнизоне, наше начальство распорядилось тайно расположить нас вдоль западногерманской границы. Все мы сидели по двое в «секретах», в моем случае в придорожных кустах вместе с напарником - разбитным хохлом из-под Николаева. Мы должны были там торчать с утра до утра целые сутки с одним только сухим пайком, и к вечеру на несносной жаре нас совсем измучила жажда.
Невдалеке находилось какое-то немецкое селение, но нам строго-настрого приказали никуда не отлучаться и немцам на глаза не показываться. И тут напарник передает мне бинокль и указывает на ту сторону дороги, где на приличном расстоянии находился некий зеленый массив. Посмотрев в оптический прибор, я понял, что это яблоневый сад, причем крупные яблочки на деревьях были хорошо видны и выглядели весьма аппетитно. Я облизнул пересохшие губы – и пить хотелось, и яблок я не ел очень давно, но покачал головой. «Нельзя, - проглотил я слюну, - ведь на той стороне дороги уже ФРГ. Забыл, что старшина говорил?» - «Та откуда? Хде тада пограничники?» - «Здесь не Берлин, - справедливо указываю я напарнику, - здесь пограничники, как и мы, в секретах сидят. Если нас застукают, самое меньшее, на что мы можем рассчитывать, – два года дисбата». Он примолк, но потом то и дело вздыхал, меланхолически рассуждая о том, что не тот теперь пошел русский солдат, кишка у него тонка, а вот отцы и деды…
Наконец ближе к ночи я не выдержал его морального прессинга и очередного приступа жажды: «Ладно, пошли». И мы, перекатившись через дорогу, поползли по полю, держа «калашниковы» в руках и сняв их с предохранителя: типа живыми врагу не сдадимся, будем от немцев отстреливаться до последнего - и от пограничников, и от возможной охраны сада. До яблонь мы добрались благополучно. Положили автоматы в траву, сняли гимнастерки, которые стали набивать сочными плодами, по ходу глотая их, кажется, даже не жуя. И тут раздалось: «Хенде хох!!!» Эта команда и в кинофильмах про войну производила на меня впечатление, что уж говорить о реальной ситуации на немецкой земле. Есть вроде бы такие слова в Библии: «ужас сковал его члены» - вот это как раз про меня. Что нас теперь ждет? На месте, наверно, не расстреляют, хотя теоретически и могут – при переходе границы с боевым оружием в руках, - но срок получим точно, а уж о моральных муках родных и близких, и говорить не приходится. Вверх я рук не поднял, но гимнастерку с яблоками выронил, и те грустно рассыпались по траве. Я не решался оборачиваться до тех пор, пока не услышал за спиной какое-то похрюкиванье. Осторожно свернув шею набок, дабы уяснить, что это за странные звуки, увидел двух солдатиков с нашего полка, которые катались по траве и, пытаясь подавить свой дикий хохот, поскольку громко смеяться было нельзя, засовывали эту траву себе в рот. Ребятки пришли сюда за тем же, что и мы, и, заметив нас, разыграли вот таким нехитрым способом. Что и говорить - у них это здорово получилось.