Вот, вспомнилось. У меня в семье есть две старые...
Вот, вспомнилось. У меня в семье есть две старые истории. Одну я знаю с детства, вторую услышала только, когда в горбачевскую перестройку вспомнили, что праздник Пасхи - древний и что он вообще есть.
Моего деда Емельяна Максимовича, коммуниста и слесаря, отправили на село поднимать донецких крестьян на борьбу за колхозное завтра, или как-то так. Параллельно с коллективизацией двигалась и культурная революция, одним из ответвлений которой была борьба с религией. Короче, храм в селе, где дедушка был председателем сельсовета, закрыли. Прямо под Пасху.
Днем в Страстную субботу к дому, где жил дед с женой и малыми детьми, двинулась толпа: давай ключи, председатель!
Дед болел: трепала малярия, лихорадка. На крики вышел, сел на ступеньки, - рубаха белая, руки в колени свесил: ключи не отдам.
Толпа шумная, смелая, в отдалении поп-батюшка безлошадный маячит – обещает проклясть, но негромко.
Кто его знает, чем бы эта история, чисто шолоховская, закончилась, если бы толпа не нарушила границы проклятой частной собственности и не свалила забор дедовой «усадьбы». Под забором как раз располагались грядки со всякими огурцами и гарбузами, которыми очень дорожила дедова жена, моя бабушка, Ирина Константиновна.
Надо сказать, что бабуля у нас была дама решительная и где-то даже суровая. Увидев урон, нанесенный ее родным грядкам, она выскочила на крыльцо. С двустволкой.
- Гэть звидсы, бо всих постриляю!
Авангард притормозил. Задние не поверили:
- Кого она там застрелит, баба, она и не попадет…
Бабуля не стала ждать исхода дискуссии и шарахнула с обоих стволов. Правда, в воздух. Толпа рванула назад, дотаптывая несчастный огород и приводя бабусю в окончательную ярость.
Церковь, закрытую моим дедом, восстановили и открыли заново в конце девяностых.
Мой дед Петр Павлович был крестьянином-середняком, не пожелавшим вступить в колхоз. Был он человеком грамотным, сыном церковного старосты, по праздникам в доме собирались соседи, читали Библию, а по простым воскресеньям – «Робинзона Крузо». Сельскую церковь закрыли прямо под Пасху. Бабушка Домна Димитриевна плакала: и куличи-то печь незачем, святить негде. Пеки, сказал дед, Бог посвятит.
Утром на Пасху было солнце, а потом пошел дождь и дед вышел с куличом во двор. И стоял под дождем, и говорил: - Христос воскресе! И сам себе отвечал: - Воистину воскресе!
Оба мои деды. От каждого во мне что-то есть.