Жили-были в одной из союзных республик три закадычных...
Жили-были в одной из союзных республик три закадычных друга. И была у них привычка встречать Новый год вместе. Пока однажды не обнаружилось, что за минувший год все трое обзавелись девушками. Было им тогда лет по 20, а в этом возрасте шанс развести подругу на праздничный cекc ценится куда выше мужской дружбы. Поэтому постановили новогоднюю ночь провести врозь, но первого утром непременно встретиться и доложить об успехах.
Двое встретились, доложили, а вот третий, Абай, подзадержался. Он вообще-то русский парень, но имел неосторожность отпустить маленькую квадратную бородку и стал жутко похож на памятник народному поэту Абаю Кунанбаеву. Бородку потом сбрил, но прозвище уже не отлепилось.
Абай явился с опозданием часа на три и выглядел странно. Двигался враскоряку, словно только что проскакал сто верст на неоседланной лошади, шея свернута набок, взгляд расфокусирован. После бутылки портвейна он кое-как пришел в себя и смог рассказать, что с ним случилось.
"Парни, - сказал Абай, - ну вы мою Вальку знаете. Папаша - ментовский полковник, воспитана в строгости. В этом году, говорит, ни-ни, никакого cекса. А в следующем? - спрашиваю. В следующем так и быть, согласна. Ну, я такой случай упустить, конечно, не мог. Предки ее ушли праздновать к знакомым, я тут же явился.
До двенадцати сидели культурно, голубой огонек смотрели, а только пробили куранты - я сразу на нее. Обещала - выполняй. А она и сама уже еле терпит. Как обнялись - как будто молния пролетела. Лифчик направо, трусы налево, Вальку на диван, а сам чего-то к окну отошел. Разгон, что ли, взять.
И в этот момент слышу, что открывается дверь, и голоса в прихожей. Отец ее с корешами. Валька с лица спала, с дивана тоже слетела, похватала с пола одежки и шасть в свою комнату. Мне бы за ней и куда-нибудь под кровать заныкаться. А я, дурак, на балкон. Голый, как был. Насмотрелся фильмов, где любовники с балконов сигают.
А у них четвертый этаж. Прыгнешь тут, как же. Балкон застекленный, типа лоджия, так что чувствую, что сразу я от холода не помру. Помру постепенно. На балконе столик с пепельницей и здоровенный шкаф самодельный. Открыл дверцу - там типа кладовка, полки с банками, грибы, огурчики, все такое.
Полки мне где-то по грудь, выше пустое пространство и висит всякая xpенотень на гвоздиках. Но тряпок никаких нет, наготу прикрыть нечем.
Ну, мерзну, прыгаю, ноги поджимаю, через щель в занавеске посматриваю в комнату. Кореша расположились всерьез и надолго. Водочку разливают. Видимо, слиняли от жен, чтобы выпить в спокойной обстановке. Уходить не собираются. Я остываю потихоньку. И тут вижу, что один из них встает и достает сигареты. И понимаю, что курить они пойдут на балкон! Больше некуда. Все, мне трындец.
В такие моменты соображаешь быстро. В шкаф! Взлетаю на верхнюю полку, ноги расставил и кое-как втиснул между банками, сверху потолок упирается, сзади гвозди. Неудобно аж жуть, но жить захочешь - еще не так раскорячишься. И только дверцу прикрыл, они на балкон вышли.
Продолжают разговор, один спрашивает: - А что Валька?
Папаша с гордостью: - А с Валькой у меня разговор короткий. Пока институт не кончит, никаких хахалей. Я ей сразу сказал: увижу с кем - пусть сразу венок заказывает.
И засмеялся мерзко. А я в шкафу даже дрожать боюсь. Ни одна сигарета в моей жизни не тянулась так долго. Пока они докурили, я проморозился насквозь, как курица в морозилке. Шевелиться же нельзя. А когда докурили, я понял, что это был еще не трындец, а цветочки. Потому что папаша сказал:
- А чего нам в комнату возвращаться? Там душно. Тащите водку сюда, посидим на свежем воздухе.
И вот стою я в шкафу и про себя отмечаю: вот уже ног по колени не чувствую... вот выше... вот задница отнялась... Когда меня найдут - реанимация уже не примет, сразу на кладбище. Только я раскоряченный в гроб не войду, ломать придется.
А эти трое все пьют и базарят все на одну тему: какой Валькин папа крутой чувак, как он дочку строго содержит и как xpеново придется тому, кто к ней подойдет на расстояние апперкота. А я все это слушаю. Очень вдохновляет.
Но и это был еще не трындец. Трындец настал, когда у них кончилась закуска. И папаша говорит радостно:
- Да у меня тут в шкафу чудные помидорчики!
И идет к шкафу. На мое счастье, у него там дверца не во всю ширину шкафа, а по бокам как бы мертвая зона. И мои ноги растопыренные оказались как раз в этой зоне. Трезвый он бы меня все равно увидел, а так - нет. Сунул голову в шкаф точнехонько у меня между ног и давай банки перебирать, искать свои помидорчики. А я стою и только думаю: хорошо, что мои собственные помидорчики от холода втянулись внутрь организма, а то бы он их обязательно башкой задел.
Каким-то чудом он меня так и не заметил. Вытащил банку с помидорами прямо у меня из-под пятки и ушел с корешами обратно в комнату. Даже шкаф не закрыл. Но пока он у меня между ног ковырялся, я десять раз вспомнил и папу, и маму, со всем белым светом попрощался и у всех прощения попросил. Посмотрите, у меня голова не седая?
Я потом еще в шкафу постоял. Не знаю, сколько, времени уже не чувствовал. Можно было и вылезать, но так задубел, что тело не слушалось.
Тут открывается балконная дверь и влетает Валька. В ночной рубашке, бледная как смерть. Кидается к перилам, свешивается вниз и что-то долго высматривает. Потом робко зовет: - Абай! Абай! Это она подумала, что я с балкона упал. А действительно, что ей еще думать. Я хочу ее окликнуть, но голоса нет. Получился какой-то скрип. Она оборачивается и видит меня на верхней полке. Голого, растопыренного как замороженная лягушка, и из-под мышек гвозди торчат.
Она, должно быть, решила, что отец меня поймал, убил и распял внутри шкафа. Потому что побледнела еще больше и стала оседать. Но потом совладала с собой и начала меня из шкафа вытаскивать. У нее плохо получалось, потому что я весь заледенел и не гнулся. Но она все же справилась, приволокла меня в кровать и укрыла одеялом. А когда я чуть-чуть оттаял, говорит:
- Мама звонила, они с папой там заночуют и сегодня уже не придут. Давай продолжим?
И вот тут настал уже самый полный и бесповоротный трындец. Потому что сколько мы ни мучились, ничегошеньки у меня не получилось. Я только себе между ног посмотрю, тут же вспоминаю, как там папашина голова оказалась. И у меня сразу все желание падает."
Надо сказать, что Абай еще относительно дешево отделался. Следующий Новый год он встречал уже с другой девушкой, и вполне успешно. И в дальнейшем не жаловался. Только вот балконы разлюбил навсегда.