В 12 лет я была на редкость безобразным ребенком:...
В 12 лет я была на редкость безобразным ребенком: очень худой прыщавый глист в обмороке с большой башкой и кривыми зубами. Моя мама меня стеснялась и весь пубертатный период держала меня подальше от родственников и знакомых, на все лето отправляла меня в пионерский лагерь.
Пионерлагерь состоял из бараков с детьми, домика администрации и четырех туалетов. Сортиры состояли из кирпичной коробки, ямы, закрывающего эту яму деревянного настила с дырками и дерьма с хлоркой. Дерьмо с хлоркой смердели, поэтому сортиры предусмотрительно строили как можно дальше от жилых помещений и обсаживали их кустами.
Девчонки долго думали, что я мальчишка... В общем, со мной не дружили.
В ту роковую ночь полуночный понос стал моим единственным товарищем. Ср@л весь лагерь: незрелые фрукты, грязные руки повара и всякое дерьмо, которое ели пионеры с голодухи сделали свое черное дело. Дырки в тубзике были обоср@ны расстроенными желудками 400 человек и девчонки ходили гадить парами: одна гадит, другая светит фонарем, чтоб первая не влезла в продукты распада предшественниц. Мне никто не хотел светить фонарем, поэтому в ту ночь я высеривала солянку в гордом одиночестве; в бледном свете фонаря были видны только очертания, и, сидя в сортире, я смирилась с тем, что уже влезла в чье-то скользкое г@вно.
Вдруг какая-то тень кинулась прямо на меня, я заорала, резко дернула неустойчивым туловищем, ноги проехались по чьему-то поносу и я вошла в очко? как хорошо смазанная пуля. Fuск! Летучая мышь загнала меня по пояс в кучу г@вна, над головой смутно виднелось очко, если кто-нибудь сейчас придет гадить, то состояние мое сильно ухудшится. Надо выбираться!
Через полчаса, пыхтя и тихо матерясь, я достала до очка руками: это, бл*, было крайне сложно - все твердые опоры были склизкими, как сопли! Ухватившись за края дыры, я подтянулась и высунула голову: от свежего ветерка закружилась голова и я удержалась на с трудом доставшихся позициях только волей к свободе. Подтянулась еще и оперлась на руки: нужно за что-то ухватиться, чтоб не соскользнуть. Все вокруг было скользким, ухватиться можно было только за поперечную деревянную балку в полуметре от меня, я с остервенением пыталась до нее дотянуться, шипя от натуги: - Ну! Иди же сюда! Дай, я до тебя достану!..
Неожиданно меня ослепила яркая вспышка света, потом какой-то не то всхлип, не то стон, и глухой удар - я перепугалась и... скатилась обратно. Еще полчаса - и я снова над очком. Так. Тянемся... Все. Я ухватилась за балку и вылезла на цементный пол чуть дыша от радости. Отдышавшись, решила переть к реке отмываться.
МетpaX в пяти от сортира валялся директор, рядом с ним лежал разбитый фонарь подох что ли? Я пошла на речку, отодраилась как сумела, а затем кликнула людей: может и не окочурился еще, спасти можно.
На утро нам сообщили, что у директора был удар, возвратился в лагерь он лишь под конец смены. Говорить он не мог, сидел весь день на крыльце и ему нравилось, когда к нему приходили дети. Я навещала его частенько, он меня как-то по особенному любил - ведь собственно я тогда позвала к нему людей.
На следующий год нам сказали, что перед самой смертью директор ненадолго пришел в себя. Он сказал, что в ту ночь он обходил территорию лагеря, случайно услышал странное пыхтение в сортире и открыл дверь.
На него из зловонной дыры лез адский говняный лупоглазый глист, тянул к нему щупальца и шипел:
- Ну-у-у... Иди же сюда-а... Дай, я до тебя доссстануууу!..
За лупоглазую неприятно, конечно...