Рассказал(а):

МариСофи

Итак, представьте себе: Вы ждете выходных всю неделю...

Итак, представьте себе:
Вы ждете выходных всю неделю. Лучший день недели – это пятница, потому что завтра вы будете отдыхать. Вы проснетесь к часам одиннадцати и проваляетесь в кровати до часу, затем муж принесет вам романтический завтрак в постель, потом вы посмотрите пару фильмов, посидите на компьютере и усталые, но довольные, спокойно начнете новую неделю.
Непорядок начинается с мужчины. Именно этот нахал полтора года назад зачал вам пухлое зубастое создание, которое, вопреки всем законам природы, просыпается в выходные не тогда, когда выспится, а с рассветом солнца, как волнистый попугайчик, и орет на весь дом. Вы с трудом раскрываете глаза и смотрите на часы, на которых расплывается пять пятнадцать утра. В будние дни существо встает около восьми, потому что в его комнате жалюзи наглухо закрываются еще с вечера. После короткого расследования оказывается, что все тот же мужчина, нагло сопящий на кровати, в то время, как вы бежите кормить недовольное существо, вчерашним вечером не закрыл жалюзи.
Невыспавшееся существо кушает, хнычет еще часика два и затем, вымотав вас до невозможности, гордо идет спать. Вам спать уже не хочется. Вы бродите по дому, злая и одинокая, как дикая собака Динго, и пытаетесь делать уборку. В конце концов, отчаявшись, вы заваливаетесь рядом с мужем. Как только у вас получается немного задремать, звонит первая бабушка и задает дежурные вопросы вроде: «Когда ребенок встал, сколько съел и где покакал». Вы лаконично отвечаете голосом загулявшего деда Мороза и пытаетесь заснуть снова. Муж на звонки реагирует лишь короткими всхрапываниями, поэтому вам обидно вдвойне. Десять минут спустя звонит вторая бабушка и спрашивает то же самое, что вводит вас в совершенно не выходное настроение. После этого спать вы уже не пойдете, потому что просыпается ваш любимый мужчина, свет ваших очей, чтоб ему пусто было.
Любимый мужчина, едва успев разлепить опухшие после вчерашнего сидения за компьютером веки, сонным, но наглым тоном требует на завтрак деруны, вместо того, чтобы довольствоваться такой привычной, давно уже ставшей традиционным рационом молодоженов яичницей. Вы представляете себе толстые, твердые, болотного цвета лепешки, которые супруг выдает за картофельные оладьи, и вас перетряхивает так, что муж чуть не выпадает из кровати.
Вы утверждаете, что, если супругу захотелось погрызть ветxyю подошву, то старой обуви в шкафу ему хватит месяца на два. А вы, раз уж на то пошло, будете кушать драники – нежные, тонкие, кружевные, то есть настоящие, породистые оладушки. Муж, разумеется, не соглашается. Деруны – это его любимое блюдо с детства, мама готовила их ему каждое воскресенье, он жить без них не может и вообще это национальное украинское блюдо. Ой, ой, кричите вы, ничего подобного, да на вашей Украине любое блюдо с салом автоматически считается национальным. Ну и что, вспыхивает он, а ваша Белоруссия вообще не прошла в Мондиаль! Разгорается национальный спор с периодическим переходом на личности. Вспоминаются Чернобыль, Лукашенко и всяческие исторические событие многолетней давности. Учитывая то, что в споре участвуют два еврея, находящихся в хайфовской спальне, в картине присутствует сильный оттенок сюрреализма. Впрочем, это не мешает им продолжать ругань.
Хорошо, в конце концов соглашаетесь вы, потому что должен же хоть один член вашей семьи мыслить разумно и уступать, тем более, что этот член с пяти утра ничего не ел, и у него бурчит в животе так, что трясутся окна. Давай сделаем и деруны, и драники, - говорите вы. Давай, говорит свет ваших очей, а как?
В следующие двадцать минут вы с мужем звоните каждый своей маме и записываете рецепты. Мамы, разумеется, хватаются за такой шанс. «Больше не кушала», - отвечаете вы, - «но какала еще два раза. Меньше, чем в первый раз. Но мягче». Краем уха вы слышите, как муж говорит то же самое, что немного успокаивает.
В итоге вы остаетесь с двумя совершенно разными рецептами. Для драников картошку натирают на самой мелкой терке и жарят на маргарине. Деруны натираются на средней терке, затем сливается накопившаяся вода, добавляется сода, и все это счастье готовится на подсолнечном масле.
Вы договариваетесь, что вы будете чистить картошку и заниматься жаркой, а муж будет эту чищеную картошку натирать. Процесс натирания вызывает обильное ворчание. Особенно громкое недовольство появляется при мелкой терке. На плиту ставятся две сковородки, одна с маслом, другая с маргарином. При первом же щелчке зажигалки вы слышите, как из ребенковой комнаты доносится сердитое фырканье. У мужа тускнеют глаза, но он быстро находит оптимальный для него выход: «Ты ее покорми, а я буду жарить».
Вы бежите к потомку. Плод вашей любви, счастье вашей жизни лежит на животе и злится. Мало того, что он голодный, что он нечаянно опять покакал, и что ему скучно, так еще и левая нога застряла между решеткой кроватки, и у него не получается перевернуться на спину.
Вы высвобождаете ногу и вытаскиваете ребенка. Как только вы начинаете менять ему подгузник, из кухни доносится дикий нецензурный вопль. Вы хватаете голопопое чадо под мышку и бежите на кухню. Муж стоит и держится за левое ухо.
- Что случилось? – интересуетесь вы.
- Обжегся, - угрюмо отвечает свет очей.
- Ухом?!
- Нет, пальцем. Эти твои драники на меня маслом брызгаются, мать их за ногу.
- Маслом? Не маргарином?
- Нет, я их тоже на масле жарю, с маргарином возни много.
- А причем тут ухо?
- Мама меня учила, что так быстрее проходит.
Вам сразу приходят в голову разнообразные идеи насчет применения ушей в ожоговом отделении, но ребенок начинает ерзать и вырываться. Голого ребенка держать не так уж и легко, поэтому вы сажаете его в стульчик и спешите приготовить ему кашу. Краем глаза вы замечаете, что на обеих сковородках присутствуют и деруны, и драники, причем в довольно таки подгорелом виде.
Ребенок не хочет есть кашу. Он сжимает все свои пять зубов и машет головой в разные стороны. Когда вам все-таки удается запихнуть ему пол-ложечки в рот, он задумывается, смешно выпячивает губы и делает такой хитрый звук: «П-ф-ф-ф-ф!». Интересный факт – пол-ложечкой каши спокойно можно обфыркать полкухни, а заодно маму, стол и свои волосы.
Тогда вы даете ребенку кусочек хлеб@. Хлеб – это классная штука. Его можно разорвать на много маленьких кусочков, часть из них разбросать по себе, немножко кинуть на пол, а остальные держать в руках и делать ими «ладушки». А банан? Банан – он другой. Он очень хитрый. Его трудно схватить – он скользит по столику, оставляя липкие следы. А если крепко-крепко его схватить и сжать рукой, он все равно вылезает между пальцами. Убегает. И на пол падает. Сливка – это вообще гиблое дело, когда она без шкурки. Если банан хоть как-то можно словить, то сливку – нет никаких шансов. А со шкуркой – не дают почему-то. Жадничают. Шкурки им жалко для единственного ребенка.
Муж обжигает очередной палец и громогласно сообщает свои пожелания дерунам, драникам, их мамам, подсолнечному маслу, подсолнухам и другим цветам, городу Хайфе и неправильным сковородкам.
В надежде все таки покормить плод любви, вы даете ему размоченный в молоке сухарик. Сухарик кладется на столик, потому что ребенок хочет есть сам, и только сам, а столик и так уже выглядит, как свежевскопанный огород. Ребенку сухарик очень нравится. Когда бьешь по нему ладошкой, он почему-то не убегает, как бананы и сливки всякие, а спокойно лежит и плюется молоком. Если бить долго, он ломается на кусочки, которые можно взять в руку и помахать ими в воздухе, капая молоком на голову. Очень, очень интересно.
Вы в отчаянии собираетесь дать ребенку бульон, чтобы он получил хоть какие-то витамины. Бульон вы наливаете в бутылочку и не успеваете закрыть соску, потому что муж опять кричит.
В кулинарном процессе новый кризис – маленькие, но наглые драники растекаются и налезают на деруны. Распухшие от соды деруны шипят, брызжут маслом и пытаются убежать со сковородки. Вспотевший свет очей размахивает деревянной лопаткой и пытается разъединить противников.
Сзади доносятся радостные крики и подозрительные всплески воды.
Плод вашей любви, оставшийся наедине с бульоном, проводит очередной научный эксперимент. Оказывается, если перевернуть эту бутылочку, то желтая водичка частично выливается на пол и на пузик, а остальная растекается по столику. В ней плавают крошки хлебы и кусочки побежденного раздавленного банана. Теперь, когда хлопаешь по столику руками, звук получается совсем не такой, как раньше. Более глухой. И бульон брызгает во все стороны, совсем как у папы масло.
Вы хватаете тряпку, бежите к ребенку и начинаете вытирать бульон со столика. Ребенок в восторге, потому что прямо над ним появляются свисающие с маминой головы длинные черные веревки, за которые можно схватиться, подтянуться и попробовать выпрыгнуть из стульчика. Пока получается только схватиться, и каждый раз эти веревки верещат: «Ай-яй-яй-яй-яй!». Очень смешно, правда-правда. Даже папа ухмыляется тихонько. Странно только, что мама не смеется. Нет у нее чувства юмора, у этой мамы.
Как бы не хотелось не писать про войну, но за окном включается ехидно воющая сирена. Вы в спешке хватаете ребенка и галопом скачете из кухни, прыгая через куски сухариков и сливок, разбросанных по полу в лужах бульона. По дороге вы замечаете, что муж бежит за вами с шипящей сковородой в руках и причитает: «Что же будет?» и дальше нецензурно.
Маленький плод любви, лишившийся радостей жизни, возмущенно пищит и заглушает радио, постоянно работающее в бомбоубежище. Вы танцуете с ним вальс, и он начинает весело смеяться. Сцена из картин Дали – снаружи гудит сирена, а внутри – смех и вальс.
Спустя пять минут вы возвращаетесь домой. Воняет горелым. Муж смотрит на углеподобные деруны и драники, которые на этом этапе трудно отличить друг от друга, и вкрадчиво спрашивает:
- Может, мы лучше приготовим блинчики?
Вы вздыхаете и идете звонить маме за рецептом..