Всякий знает, что в нашей славной Советской армии...
Всякий знает, что в нашей славной Советской армии периодически случались тревоги. Это когда ночью дежурный по роте истошным голосом орет "Рота подъем!!! Тревога!!!", все вскакивают и хватают автоматы. Ну а потом заводят танки, корабли, самолеты и прочее стреляющее оборудование.
У нас в войсках связи таковым оборудованием были аппаратные различных видов, которые, конечно, стрелять не умели, но иногда пребольно били током. (Аппаратная - это такой большой ящик на грузовике, набитый хитромудрой электроникой.)
Надо сказать, что теоретически всякая тревога должна быть неожиданной, но как ни тщились отцы-командиры соблюсти военную тайну, весь личный состав знал о тревоге как минимум за сутки и, соответственно, готовился.
Вот и я вечером отключил от аппаратной все кабели и прицепил к ней дизель-генератор. И вот оно - истошный крик в 4 часа утра, лихорадочно одевающиеся солдаты. Оделся и я, после чего побежал в оружейку за автоматом и прочими необходимыми в быту предметами - противогазом, магазинами...
И тут я ясно понял, что мне совсем не хочется бежать в оружейку, а хочется совсем в другое место. Судя по тому, что все тоже ломанулись в другое место, это желание одновременно охватило всю роту.
Туалет в казарме хотя и большой, но не резиновый и не рассчитан на экстремальные нагрузки. В общем, все оказалось занято. Толпа опоздавших бедолаг подпрыгивала на месте, автоматы, противогазы и штык-ножи издавали милитаристский лязг.
Тут я сообразил, что за автопарком имеется резервное белое здание. Сбегая вниз по лестнице, я заглянул в соседнюю роту, надеясь, что безумие, охватившее нас, не заразило соседей. Зря надеялся. Там происходило то же самое.
Наконец-то!!! Обратно в автопарк я бежал мелкой неспешной трусцой, любуясь зарей на горизонте и думая о возвышенном - о дембеле, который неизбежен, как крах капитализма, о том, что мы сейчас выедем из обрыдлого военного городка на природу, где поют птички, жужжат пчелки и где мы будем производить развертывание.
В автопарке уже стоял рев моторов. Среди машин в ярких лучах фар метался ротный, производя бардак и неразбериху. Сквозь гул прорывались выкрики "... твою в компрессора мать! Куда попер, рессора гнутая?!!!" Ротный любил технические термины. Изящным и непринужденным движением я вскочил в кабину... Нет, это из агента 007. На самом деле, отягощенный автоматом, который норовил зацепиться стволом за выступающие части автомобиля, я неуклюже вскарабкался по колесу ГАЗ-66 в кабину и плюхнулся на сиденье. Автомат тут же впился мне в спину, а противогаз в... Короче, сел я на него. Водитель - редкий охламон и недотепа, призванный из степей Казахстана, уже сидел на своем месте, терзая педаль газа, отчего мотор недовольно взревывал. Кое-как пристроив автомат и положив противогаз на брюхо, я обнаружил, что шнур гарнитуры рации вырван с мясом из разъема. Ласково глядя на водителя, я вежливо осведомился:
- Сколько раз тебе, коленвал гнутый, глушитель дырявый, говорилось, чтобы подбирал провод, когда кабину поднимаешь?!!! В сортире сгною!
Слава Богу, была запасная гарнитура. Светало. Постепенно крики и ругань стихали, машины вытягивались из парка и становились в цепочку на главной аллее городка. Немного в стороне строились курсантские роты. Сквозь открытое окно кабины было слышно:
- Где Апальков и Филиппов?!! В общежитие за ними посылали?
- Так точно, посыльный только что вернулся. Говорит, что они из туалета выйти не могут, товарищ капитан.
- Сержант Зозин! Где он, черт возьми!
- В туалет отлучился. Сейчас придет.
- Передайте, пусть командует взводом за Апалькова! Напра-во!
Из рации вырвалось карканье ротного:
- Скорость движения уставная! Вперед!
Ворота части распахнулись и наша рота вырвалась на оперативный простор, то есть медленно-медленно выехала на дорогу.
Частный сектор окраины мы скоро проехали и вдоль дороги потянулся лес, позолоченный первыми лучами солнца. Колонна начала обгонять бегущий строй одной из рот, вышедших раньше нас. Строй догоняло двое, подскакивая и судорожно пытаясь одновременно удержать автомат и застегнуть брюки. Им мешали противогазы, болтающиеся внизу живота. Из строя вывалилось еще трое бедолаг и перемахнув через кювет, скрылись в лесу.
Лучше плохо ехать, чем хорошо бежать - мне вспомнились свои курсантские полгода и марш-броски на 24 км с полной выкладкой. Из рации иногда доносился бодрый голос ротного, идущего во главе автопробега. Голос сержанта, командующего замыкающей машиной, почему-то был сдавленным и прерывался.
Внезапно мне показалось, что угроза сгноить водителя в сортире не так уж и ужасна, как я раньше думал. Да и бежать в строю с полной выкладкой просто приятно - лес рядом, там кустики, лопухи всякие растут... Забежал... Автомат на сучок повесил... Лопух сорвал...
- Железяка чертова! - вырвалось у меня. - хоть бы колесо отвалилось!
Водитель испуганно покосился одним глазом, не отрывая другой от дороги. Прыжок из кабины ГАЗ-66 даже на уставной скорости и даже с парашютом невозможен. Слишком высоко. Я посмотрел на водителя. Вроде он в норме. Видимо организм, воспитанный на саксауле и сырых тушканчиках, невосприимчив к страшной эпидемии, поразившей батальон.
Ну наконец-то! Голова колонны свернула с асфальта и покачавшись на ухабах проселка, мы оказались на просторной поляне в лесу. Сквозь ветровое стекло я уже присмотрел симпатичные кустики на опушке. Тяжело качнувшись, машина остановилась. Распахнув дверь, я приготовился к спринтерскому забегу, но тут прозвучал трубный голос:
- Строиться, рота!
Так и есть. Отец-командир. Его газик стоял посреди поляны. Володька, бывший мой водитель, которого Отец-командир нагло отобрал у меня для транспортировки собственного тела, невозмутимо надраивал лобовое стекло. А внутри меня воинский долг боролся с организмом. Воинский долг победил и я медленно поплелся в строй.
- Боевая задача!
Слова доходили до меня отрывочно. "В соответствии... произвести... установить..." Стоявшие в полусогнутом строю с ненавистью смотрели на Отца-командира. На его месте американский империализм попросту бы испарился. Наконец прозвучало заветное:
- Приступить к развертыванию!
Строй исчез. Мгновенно. Сиротливо стояли аппаратные связи, покачивая на ветру многочисленными антеннами. Трое выживших абреков, лишенные начальства и поэтому совершенно беспомощные, застыли, не зная что делать - стоять на месте или бежать за сержантами? Может, в кустах какая-то секретная аппаратура спрятана?
Потом офицеры, которых миновала эпидемия, рассказывали, что такого растерянного лица у нашего железного Отца-командира никогда не было...
Знаете ли вы, что такое комары? Нет, вы этого не можете знать. Это может знать только тот, кто из последних сил добежал до кустиков и там, совершенно беспомощный как младенец, подвергся их наглому нападению. Боже, сколько их там было! Если бы я умел рисовать, я бы вам нарисовал двух, трех и даже четырехмоторных комаров...
Пора уже и заканчивать.
Виновные были вычислены быстро. Женатые офицеры остались в строю. Холостые, которые имели обыкновение пропивать денежное довольствие в первую неделю, а потом столовались с солдатами, пали жертвой эпидемии.
Торжественно стоят взводные коробки на плацу. Перед строем трое - Отец-командир и два повара-сверхсрочника - рядовой и младший сержант. Трубный голос командира оглашает приговор:
- Они диверсанты! Они хуже диверсантов! Они вредители, предатели нашей армии! Ни один диверсант не смог бы вывести из строя целый батальон! Десять суток ареста!!!
Сзади слышен тихий голос писарчука штаба:
- Ну вот, опять объясняй его жене, в какую его командировку послали...