В один по-израильски жаркий день накануне шаббата...
В один по-израильски жаркий день накануне шаббата (праздничная
суббота) на рынке Хайфы особенно шумная торговая суета. Разноязычная
горланящая толпа, захламлённая мостовая, ослепительный блеск
безовкусно оформленных витрин и зазывающие крики торговцев. Вдруг,
заглушая базарный галдёж, раздаётся пронзительный вопль: "Софа, и шо
ты плетёсси, как на похоронах? Мы жешь обратно опоздаем на автобус!".
Неповторимый еврейско-одесский акцент, море мимики и эмоций на лице
пожилой тётки внушительного роста и соответствующих габаритов. Она
увешана баулами, как десантник израильской армии.
В нескольких шагах за ней семенит Софа - толстуха лет тридцати, по-
видимому её дочь, но значительно масштабнее мамаши, в юбке наполненной
подвижными ягодицами, в красной застиранной кофточке, кокетливо едва
достающей до пояса и трещащей от арбузного изобилия. Она семенит
странной походкой, широко расставляя ноги и почти не сгибая их в
коленях, раскачиваясь, как кукла неваляшка. В обеих руках у неё сумки
переполненные харчем: острыми стрелами возвышаются перья зелёного
лука, угрожающе свешивается прозрачный пакет с яйцами, приветливо
машет рыбий хвост в такт её семенящим шагам.
После мамашиного окрика Софа наращивает темп, но скорость не
возрастает, только увеличивается частота колеб@ний её богатырского
стана. Рынок притих и увлечённо наблюдает за потешной парой. Тётка
снова наезжает на дочку: "Холера, проснись! Или ты себе размечталась,
шо я обратно буду тебя катать на такси?! Таки выбрось эту дурь из
своей дурной головы и быстрее тащи свою толстую задницу!".
Софа останавливается, широко раскорячив слоновьи ноги. Слёзы
вперемешку с потом, крупными каплями катятся по её персиковым щекам, и
она на весь базар с надрывом орёт: "Да не могу я быстее, у меня
лопнула резинка трусов!".