Из пищи Василий очень любил хумус и острое. Гордо...
Из пищи Василий очень любил хумус и острое. Гордо поглядывая на соседей по помещению, которых колбасило от одного лишь запаха, Вася взгрызался в лепешку с шуармой, плотно политой острым соусом. Нравилось ему, когда обжигало пасть и пищевод, прошибая лоб испариной.
В тот роковой день он пошел покушать в недавно открывшуюся забегаловку неподалеку. Пока в углу, на плите, жарилась заказанная курятина, на столе явились: блюдечко с пикантным соусом, тарелка хумуса, корзинка с питами и еще одно блюдечко с красивыми зелеными перчиками, аккуратно разрезанными вдоль. Рассудив, что перчиков боятся только малохольные, Вася ухватил ближайший и решительно зачерпнул им хумуса. Осторожно откусил и прожевал. Остроты не ощущалось.
"Блин, что за перцы такие вялые, " - чертыхнулся он про себя и, отправив перчик в пасть целиком, сочно им захрумкал.
Пока официантка несла порцию, Василий задумчиво листал газетку, почесывая лицо рукой. Куриный стейк удался на славу. Нежное мясо была покрыто темно-коричневым маринадом, прекрасно контрастирующим с белым рассыпчатым рисом. Довершала картину желтая молодая картошка с луком и куркумой.
Вася увлеченно приступил к употреблению пищи. Он успел скушать половину курицы и весь картофель, когда внимание его привлекло некое новое ощущение на кончике языка. Не прошло и минуты, как ощущение разрослось на весь язык и усилилось настолько, что можно было с уверенностью сказать: кто-то налил Васе в рот кипятку, а может быть, даже засунул кипятильник. Василий выпил стакан лимонада одним поллитровым глотком. Пожар усиливался. При этом болевые ощущения расползлись из опаленного рта на щеку, которую Василий так неосторожно поскребывал.
Говорят, вилки были изобретены в Европе после появления воротников жабо. Руками поверх воротника было дотягиваться тяжело и неудобно, потому их и придумали. До того, говорят, европейцы питались руками, одевая на них перчатки. А потом уже использование вилок за столом прижилось повсеместно как гигиеничное и удобное.
Все это Василию было прекрасно известно. Он, собственно, считал себя в какой-то мере европейцем на фоне недообразованных диких израильтян. Поэтому, собрав волю в кулак, Вася мужественно заказал счет и расплатился, не проронив ни слезинки. Неторопливой походкой хорошо пообедавшего человека и программиста он ступил за порог заведения и направился обратно в офис.
Первые двадцать метров ему еще удавалось сохранять независимый вид. Однако жаркая погода отнюдь не улучшила испытываемых ощущений, а наоборот, обостряла их до крайности. Вспомнив о существовании кондиционера и крана с холодной водой, дожидавшихся его на работе, Василий прослезился и ускорил шаг. Затем прослезился еще более обильно и еще ускорил шаг. Через минуту он уже несся, не разбирая дороги, а по щекам его Ниагарой лились слезы.
Ворвавшись в офис, он шумно пролетел мимо сослуживцев, пробудив их от послеобеденной дремы над клавиатурами, пробежал прямо в уборную и склонился над умывальником. Вася набирал ледяную воду ладонями, и, не вполне веря своему счастью, обливал пылающее лицо. Он наклонялся к крану, набирал полный рот воды и полоскал в ней язык, одновременно поливая морду и голову. Огненный ад, казалось, на время отступил...
И тут раздался звериный рев. Так, наверное, рычал мамонт, когда первобытно-общинные люди забивали его камнями. Много невыразимых словами эмоций было в этом реве. Что-то дикое подкатывало из глубин коллективного бессознательного у тех, кто его слышал. Хотелось немедленно хватать тяжелое и бежать, бежать стремглав к источнику звука, дабы забить и освежевать добычу... Это Вася попал пальцем правой, все еще носящей на себе следы несмываемого перечного сока, руки, себе в глаз.
Неизвестно, что чувствовали древние зодчие, ослепляемые по приказу князей раскаленным железом. Возможно, им было не менее печально, чем герою этой эпопеи. Возможно, даже более. Василий, после пережитого, безусловно обрел возможность сопереживать им в полной мере. Он метался по узкому коридору, как раненый медведь. Он держался за глаз левой рукой и рычал, натыкаясь на мебель и сотрудников и отмахиваясь от них, как от назойливых мух. Он уже воображал себя то ли Моше Даяном, то ли Моше Кутузовым, в элегантной черной повязке.
Наконец, слезы промыли ему пораженный глаз, воспаленная щека немного утихла, а жжение на языке притупилось. Василий стал приводить себя в порядок. Трубно высморкавшись, пригладив волосы и утерев лицо, он вернулся за свой стол и погрузился в чтение анекдотов.
Ровно через пять минут установившуюся было тишину нарушил уже другой вопль. Это не был звериный рев доисторического периода, о нет! На этот раз Василий переместился во времени в средние века. Василий кричал, как кричали пытуемые инквизицией, когда добрые пастыри на службе церкви ласково уговаривали их покаяться.
Что же случилось, спросите вы? Да оно как бы очевидно, отвечу вам я. Выпитая Василием жидкость попросилась наружу. Расстегнувшись, он ухватился за причинное место той самой, пропитанной едкой отравой, рукой. Но не волнуйтесь - все у него по-прежнему в порядке, и работает не хуже нового. Только за столом Вася теперь - образец хороших манер, ничего больше не хватает руками. И острое почему-то больше не ест..