Один прием
Я заметил, что наибольшим успехом здесь пользуются истории обстоятельные: с преамбулой и обязательным уведомлением типа "за подлинность сего ручаюсь головой, - хотя случилась история и не со мной, а с двоюродным дядей брата бабушки моей жены. Было это в те славные времена, когда... ".
С другой стороны, совершенно непопулярны эпистолы, начинающиеся словами "еду я сегодня зайцем в трамвае "Аннушка"" или "идем мы давеча с Генычем по проспекту Вернадского".
Тем не менее, рискну рассказать не овеянную дыханьем веков историю, вдобавок случившуюся со мной, а не с пятой водой на киселе. Для порядка - прошу считать вышесказанное преамбулой.
Стою на Арбате у раздаточного окошка "Макдональдса", выходящего на улицу, - там всегда быстро идет очередь, потому что многие берут только рожок мороженого или стакан газировки, а не заказывают по три подноса, тщательно выбирая игрушку для "Хэппи мил". Как обычно на этом месте, подваливает соотечественник и просит "три рубля на хлеб". Не "сколько сможешь" и не "хоть копеечку", а именно "три рубля на хлеб". Одет он неброско: промасленная телогреечка с торчащими из дыр кусками прелой ваты, обоссанные штанишки тридцатых годов прошлого века, некогда белые женские кроссовки, снискавшие популярность на заре перестройки. Лет ему, может быть, сорок, а, может, и восемьдесят: короста на лице и клочковатая борода с запутавшейся в ней зеленой соплей и яичной скорлупкой не позволяют определить возраст более точно. Получив отказ, мой алкороссиянин идет дальше по очереди и неожиданно даже для себя самого встречает понимание прямо у стоящего за моей спиной.
Я оборачиваюсь посмотреть на мецената и вижу молодящуюся женщину лет сорока пяти (ее возраст определить гораздо легче). Она изящно, но довольно безвкусно одета и очень напоминает героиню Ханаевой из "Старого Нового года", любую фразу начинавшую словами "мы, люди искусства...". Словом, выражение лица у нее такое, будто она только что непринужденно прослушала все записи Николая Баскова и теперь с легкой душой и любовью ко всему сущему идет в галерею Шилова, чтобы стать еще чутче.
Кстати, насчет ссущего: он трется о мое плечо, радостно гукает и что-то гонит о том, как купит на три рубля семь хлебов и накормит ими сорок сороков. Запах при этом от него идет категорический: глаза щипет. Наша же фифа никак не извлечет из крохотного кошелька три рубля десятикопеечными монетами: только наберет два девяносто, как рубль семьдесят проваливаются обратно.
Между тем новоявленный Моисей, вполне освоившись, претендует уже на четыре рубля и норовит вытереть об мою спину липкую бороду. Загнанный в треугольник очередь-бомж-прилавок, я злюсь, но отодвинуться решительно некуда.
Наконец, приняв мой заказ, девушка обращается к даме: "Делайте заказ, пожалуйста". Но даме не до того: у нее только что упали шестьдесят копеек, да не в кошелек, а прямо в сумочку, и их теперь так сразу не соберешь. Девушка повторяет свое предложение насчет заказа, но реакции вновь нет. Очередь начинает гудеть, мол шли бы вы, мадам, со своим кавалером... прямо в галерею Шилова - там бы и поели. А продавщица, как и положено по инструкции, все твердит про заказ.
Тогда я не выдерживаю и говорю: "Подождите девушка. Какой там заказ - у нас тут благотворительная акция в разгаре". Так как смеяться на работе сотрудникам "Макдональдса" не положено, девушка больно кусает себя за губу и отворачивается. Тогда Лжеханаева достает из кошелька десятку, испепеляет меня взглядом, очень театрально - хлеб-солью с полупоклоном - подает ее ошалевшему от счастья дяде и говорит: "Вот, любезный, купи два батона и накорми свою голодную семью". "Любезный", утробно урча, как нашедший селедочную голову помоечный кот, удаляется, а эта малахольная поворачивается ко мне и говорит:
"Надо быть милосердным, молодой человек. Вам знакомо выражение "молость к павшим"?"
"Нет, - говорю, - мне знакомо выражение "милость к падшим".
"Тогда, - подводит она неутешительный итог беседы, - нам не о чем с вами разговаривать".
Не о чем - так не о чем. Я человек покладистый.
Заказы нам приносят одновременно, поскольку моя оппонентка купила "только чизбургер". Она так и сказала продавщице укоризненным из-за того, что та не оценила тонкость момента и бездушно призывала делать заказ, тоном: "Только чизбургер, милая моя".
И вот мы синхронно разворачиваемся и делаем десять шагов по направлению к метро. Она, думая, что я жестокосердное чудовище; я, полагая, что она ошибается на мой счет.
И тут открывается дверь магазинчика и на небольшом крылечке появляется наш герой. За время разлуки с ним произошла разительная перемена: из прибитого забулдыги он превратился в короля жизни. На лице его играет наглая ухмылка, а в руке - да-да, вы не ошиблись - чекушка. Благодетельница останавливается так резко, будто Басков (или Шилов) с размаху ударил ее по лицу горячим полотенцем. Она смотрит на короля жизни, потом на меня: вижу ли я эту унизительную для нее картину, и, ломая руки, восклицает: "Друг мой, но ты же говорил, что деньги тебе нужны на хлеб для голодной семьи!"
Глядя сверху-вниз, молодцеватый бомж игриво подмигивает малахольной, откручивает пробку и с обидой говорит: "Мать, ты не поверишь: в этом магазине нет хлеб@. Совсем люди ох.ели... Твое здоровье".
И выпивает чекушку до дна.