Рассказал(а):

Хемуль

Я люблю тебя, как день. Нет, даже, как майский закат...

Я люблю тебя, как день. Нет, даже, как майский закат. Знаешь, когда солнце сваливается с неб@ стремительно и ровно, а перед самой землей, будто парашют распускает. Скатывается по облакам в горизонт. Как люблю? Как умалишенный! Будто сижу где-то в желтом доме, травка кругом, кузнечики, манная каша по выходным, таблеточки и рубашечка – все уютно, привычно. Ножей нигде нет. Вообще ничего острого. И каждый день книжку читают про Анну Каренину или про Чехова. Так мерно, спокойно, статно даже. От солнечного света в палате щурусь, радуюсь.
И свет выбеливает все – и обшарпанный пол, и стены с облупленной краской. Легкость такая всюду. Даже железные шары на кровати теплые. Это вот так, когда ты рядом. А вдруг – раз! – и нет тебя! Ну, всякое представляется же таким сумасшедшим гражданам. Так вот, тогда будто таблеток дать забыли, будто разом свет выключили и спецэффект в виде паники включили. Я тогда злой становлюсь, хочется мир порушить, покромсать в клочья, тонкие нити, мир с людьми связывающие, разорвать. Нутро пустое сразу становится, гулкое. Хоть ударяй в него – эхо будет яркое, сочное. Даже торнадо вызовет – такое оно будет мощное. И вызывает. Кругом тогда буря, нутро разрывается, словно вытащили тебя, вырвали важное. Будто не выживу я никогда без этого важного… Без тебя… не выживу… И мечусь я по своей палате… нда… сумасшедший же… Им положено метаться… Рубашку на себе рву, реву страшно, ногтями кожу на груди разрываю, словно до нутра добраться хочу, осмотреть там все внимательнее – вдруг пропустил тебя. А потом ты приходишь. И снова радость и нежность. И слезы. И вот так вот, чтобы ты сидела у меня на коленях, и щурилась так же ровно, как сейчас, а я чтобы пальцы целовал. Как люблю… глупо… как? До одури! Иной раз посмотрю на тебя, замру весь, и внутри все зазвенит. Мол, вот она – ТЫ! Стоишь тут, снаружи, а должна быть внутри. И тогда хочется зацеловать тебя всю, выпить, съесть по маленькому кусочку, по крохотному такому. Чтобы хоть что-то внутри меня было, навсегда было, понимаешь? Родная моя… Как люблю… Как людоед! И правда – взял бы, да и съел! Каждый пальчик твой! Начиная с мизинца. Потом безымянный, средний, указательный. Большим закончить. Это с левой руки, что к сердцу ближе. Как в шахматах, чтобы быстрее шах и мат. Мозг – ферзь, сердце – король. Каждый пальчик… обc0caть сперва, облизать трепетно, откусить, нежно, чтобы косточки чуть похрустывали, меееедленно пережевывать, меееедленно. Пусть миллион лет пройдет, пока одну руку съем! Со всей кожей, каждую косточку, каждую сухожилию. Не жадно, голодно глотать. Нет! Нежно так, вкусно, потягивая. Ты же томительная, тягучая. И кровь по капельке! Чуть солоноватую, с легким привкусом железа, выпить, вылизать, чтобы свернуться не успела! А волосы. По одному, словно спагетти внутрь заглатывать. Втягивать в нутро, укладывать там осторожно, боясь резко двинуться, как в затмении, в дурмане. Выкладывать тебя внутри, слоями, впитывать тебя всю, протяжно. Каждую косточку, каждое сухожилие. Ноготок каждый. Всю тебя. С желудком, глазами, ресницами, ребрами, пяточками. Каждую родинку, каждую впадинку. Как… А как бы я уши ел! Это же нега! Томность настоящая. Само изящество. И кожа, которая под коленочками – самый рай. И груди твои. Вечность пройдет, пока я до мозга доберусь. Тело твое. Каждая клеточка исчезнет из наружного, во мне очутится, в нутро моё вплывет, опустится там, освоится, приживется. Вся ты перейдешь. Всем телом. А потом я мозг доем. Аккуратно, по извилинкам. А их у тебя много. Это же ты! Ты – такая, да. И мозг я буду есть всю жизнь. Тоненькой серебряной ложечкой. Не зря же ты ее купила на барахолке. Ею и буду есть. Все-все-все. И сок допью! Весь выпью, каждую капельку! Даже то, что на пол упаде! Ты же знаешь, какой я неряха. Вечно проливаю самое вкусное. Как люблю… Вот странный вопрос. Как?! Люблю и все! Всю-всю-всю! Со всем, что есть в тебе! Даже с кишечником и теми тараканами, что дохлые в извилинках валяются! Даже с теми, которые там живые! А однажды они закончатся и тогда я съем твою душу. Или выпью. Или проглочу… Нет, пожалуй, я просто приглашу ее в свое нутро. Там же уже есть ты – душа и тело. Пусть еще и душа перекочует. И будешь ты там лежать вся, цельная. Любимая. И всегда во мне.
За высоким бетонным забором когда-то уютный яблоневый сад давно превратился в заросли. Желтые стены с потрескавшейся краской стучали дверьми. Входили и выходили люди в белом и в том, что когда-то было белым. Солнце играло занавесками и облупившейся краской. Птицы соревновались в вытягивании высоких нот. Где-то поодаль читали про Анну Каренину и Чехова. Леонид нежно облизывал с пальцев кровь и прислушивался к нутру, где Ольга болтала ногами, и ее тонкие эльфийские уши подрагивали.