Да, до Остапа Бендера мне еще далеко, а в те...
Да, до Остапа Бендера мне еще далеко, а в те студенческие годы, благословенно беспредельные начала 1990-х – и подавно.
Те, кто грыз гранит науки в студенческих общагах, знают, как студенты обживаются домашним скарбом. Кровати, пару столов, стульев предоставляет комендант-завхоз. Вся остальная мелочь, в основном кухонно-столовая, наживается непосильным трудом в ближайших студенческих столовых. Мой сокурсник, например, лично спернул 2 пластмассовых подноса, чтоб изготовить из них корпус для самопального компьютера «Спектрум», если кто еще помнит такие чудеса техники.
И вот год 1991 или 1992. Все хиреет, ВУЗы финансируются грустно, ремонт в общаге не делается, постельное белье сначала меняется раз в 10 дней, потом раз в 2 недели, потом от случая к случаю. Мебель, соответственно, тоже приходит в упадок, никто ее списывать, естественно, не собирается, мы ее латаем, как тришкин кафтан, но как-то не всегда успешно. Но жить, конечно, можно, мы, чай, не мещане, даже праздники иногда себе устраиваем, и не всегда алкогольные.
Одним из таких праздников было посещение пельменной, которых в советские еще времена строили на всех окраинах нашей необъятной Родины с типовыми названиями, типа, «Ласточка», «Ветерок» и пр. Цены там были повыше, чем в студенческом общепите, но и качество поглощаемой пищи было еще выше, посему после стипендии побаловать себя там было делом святым. Итак, заходим вдвоем с товарищем, народу никого, т. к. день, часа три, народ на работе или в поле, т. е. на учебе. Долго зовем кого-нибудь на раздаче, в конце концов, обслужили нас, сидим, смакуем не спеша. Лепота, за окном весеннее солнце, снег уже подтаивает, романтика, одним словом. Но чую, зреет во мне какое-то смутное чувство-недовольство, а что конкретно, осознать не могу. Доедаем остатки. Чувство зреет. Как воспитанные студенты, уносим грязную посуду. Чувство зреет. Выходим, проходим метров десять по улице. Эврика! СТУЛЬЯ! Какие там стулья! Это у нас в общаге стулья все латанные и колченогие, с гнутыми еще спинками, краснодеревщик Гамбс там и рядом не дышал. А в этом оазисе социализма (или уже капитализма?) совершенно замечательные стулья – металлический каркас, поролоновая прокладка, новый кожзам, в общем, мечта студента из общаги. А мЕчты надо претворять в жизнь, мы рождены, чтоб сказку сделать былью, этому нас еще в школе учили.
Поэтому дальше спонтанно-обдуманное действие. Возвращаюсь пулей обратно, ага, клиентов нет, соответственно, персонала нет, хватаю стул и на улицу обратно. На все про все ушло секунд 10, не более, товарищ мой даже опомниться не успел. Отходим за угол от пельменной, мандраж спал немного, но не совсем, вдруг милиция и пр. В итоге с оглядками, мелкими перебежками, по-пластунски и заметая следы, добрались до родной комнаты в общаге.
Стул, конечно, произвел фурор. Он прожил с нами 3 года, использовали его и мы, и все наши соседи для особо ответственных мероприятий, типа, лампочку заменить, шторы повесить и пр. И в таком же почти первозданном виде был завещан первокурсникам. Дальнейшие его следы теряются в анналах истории.
Я к чему все это. Ведь как изысканно и совершенно спокойно изымал стулья тещи Ипполита Матвеевича сын турецко-подданного! Талант не пропьешь ни с одним дворником. Я же при очередном просмотре «Двенадцати стульев», видя на экране крадущегося отца Федора, вспоминаю эту полукриминальную историю. Да, прям, дежа-вю… Мне только тогда бороды не хватало.